Хоть Дашка и не относила себя к людям, которым вот так вот просто можно было бы удивить чем угодно, но Прухину это удавалось делать с завидной регулярностью. Мало того, что эта "дитина" каждый раз, блин, ну вот прям каждый долбаный раз тащилась через весь Тибидохс, чтобы поумирать рядом с бедным и всеми брошенным третьим ребенком Петруччио, так он же ж (в смысле Прухин, а не папито) завывал так громко и так паскудно, что хотелось удавиться еще на первых нотах. В общем, Сеня этим своим умением "находить Чимоданову везде" был поразителен и очарователен. Иногда Даше казалось, что если она шарахнет его чем-то по затылочку, свяжет, завяжет глаза, затолкает в мешок, и вывезет за три девять земель, то к моменту, когда она радостно и облегченно переступит порог своей комнаты, Прухин будет уже сидеть за столом и наминать пирожки с капустой, да еще приговаривая, что пока добирался клад нашел с жечугами да каменьями. Ну, не сволочь ли, а?
Вот и сейчас стоило только Дашке приготовиться к тому, что эта Тень отца Гамлета будет таскаться за ней весь день, не забывая периодически тяжко вздыхать дабы привлечь к себе внимание, как ее нежные детские ушки были жестоко наказаны:
-Чимода-а-а-анова-а-а-а
"Ну, ё-моё, Прухин, завали хлебалище", - мысленно проклинала товарища лучшая подруга усиленно делая вид, что она его вообще не знает, видит в первый раз и вовсе на не Чимоданова, а давно уже Сидорушкина Марья Гавриловна.
Но Прухин и не думал униматься. Мало того что этот страдалец завывал, шаркал, прости Древнир, своими пятками, так он не мог просто сесть и тихонько себе умирать никому не мешая и жалобно поглядывая на этот мир и как всем тут и без него, родимого, весело. Нееееет, это был бы не Сенька Прухин! Только центр Вселенной, только Прошка-окрошка!
"Как помирать, так первый, а как блины точить, так никакой настройки для поднятия духа "Быстрее, выше, сильнее" не надо. Вот же ж, актриса погорелого театра", - комментировала про себя мысленно богатырский аппетит товарища Чимоданова.
Пока Сенечка наминал блины, аки окаянный, Чимоданова потешила себя надеждой хлебануть чайку дабы протолкнуть напиханные в рот блины. Это была ошибка. Большая ошибка. Как говорил домовенок Кузя: "Ой беда, беда, огорчение".
Как только Прухин схватил девушку за локоть, пол кружки пролились и Чимоданова сидела как полумокрая курица, игнорируя сладкое пятно, которое расползалось по белой блузке.
- Ёшкарала тебя налево, Проша, - прошипела сквозь зубы Даша, прекрасно понимая, что сейчас Прухину не до кого нет дела и собственная зубная боль ему гораздо ближе чужой смерти.
Девушка поставила чашку на стол и сделала это как раз вовремя, так как в порыве бурной ярости, Сенька схватил ее за плечи и начал трусить рассыпая поговорки, пословицы и просто занятные афоризмы как золотая антилопа.
У Дашки от аттракциона "Вытруси душу, пусть выйдет из почек" аж голова закружилась и мелочь из карманов посыпалась.
- Эй, цыганка Сера, останови пляски, табор щас в небо унесет, - постаралась Даша хоть как-то образуметь Прухина, но тот уже выдохнувшись повис у нее на шее мертвым грузом.
Было тяжко: дышать, шевелиться, жить, не то чтобы сочувствовать. Вообще у Прухина был свой прикол по поводу неразделенной любви. Он считал, что если ему плохо, то, простите пожалуйста, но с какого это перепугу, другим должно быть хорошо? Нет, пришли - страдайте!
Дашка могла бы похлопать парня по спинке, сказать: "Не ной - засохнешь", но вот фиг ему, страдальцу. Она так уже делала, первые 14 раз, а после 36 начала принимать категорические и жестокие меры.
- Подзатыльникус-шишникус, - прошептала Чимоданова и с кольца сорвалась зеленная искра. Такого звонкого шлепка Зал 2 стихий не слыхал с тех пор, как Гаргоновна пыталась отучить Ягуна летать по замку на своем пылесосе.
- Харе ныть, красавица, пошли на сглазы, а то затопишь нас тут, а я без ласт и трусы у меня с дыркой - больно стыдно раздеваться перед народом будет, - с этими словами Чимоданова сделала попытку вырваться и направиться в сторону учебных аудиторий.
